«МИЦКЕВИЧ, СЕНКЕВИЧ, ВИШНЕВСКИЙ», ИЛИ ВСЯ ПОЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА ЗА 4 МИНУТЫ

Ксения Старосельская — человек, благодаря которому читателю в России доступна как польская классика, так и литература XXI века. В интервью для Culture.pl журналист Наталья Витвицкая  расспросила Ксению Яковлевну о ситуации с переводами польской литературы на русский язык, качествах переводчика и заблуждениях, бытующих об этой профессии, а также о забавных случаях из жизни редактора.

Наталья Витвицкая: Как обстоят дела с польскими переводами на русский язык в российских издательствах?

Ксения Старосельская: Мне трудно говорить про издательства, я не издательский работник. Могу судить только по тому, сколько книг выходит на рынок. Безусловно, их количество падает, тиражи сокращаются. Даже хорошая серия НЛО («Новое литературное обозрение» – прим. ред.), к которой я некоторое время была причастна, прекратила свое существование. Она была создана для публикации новейших произведений художественной литературы, и почти 10 лет выполняла свое назначение. Однако постепенно издательская политика изменилась, тиражи стали падать, да и мне, как составителю, труднее стало находить достойные беллетристические произведения: сегодня в Польше, с моей точки зрения, репортаж гораздо сильнее беллетристики, и волей-неволей в «мои списки» попадали нехудожественные произведения. И хотя заслуживающие внимания позиции там обязательно появлялись, большого интереса эта серия не вызывала. Я уже не говорю о других издательствах, которые издают польскую литературу эпизодически.

Кто сегодня сохраняет верность польской литературе? — «Текст» и Издательство Ивана Лимбаха. Что-то издает АСТ, иногда «Фантом». Уже третью польскую книгу выпускает издательство Corpus (я ее как раз для них перевожу). Но это эпизод, не уверена, что предполагается серия.

НВ: Какие причины у такого обидного падения интереса?

КС: Польская литература, к сожалению, никогда не была в топе интересов у нашего читателя. Вернее, не так. В далекое советское время она была очень востребована и при дефиците книг западных писателей многое заменяла. Эдакое «окно в Европу». Когда началась перестройка, стало можно печатать все. Переводчики с разных языков стали вытаскивать из своих «портфелей» все то, что они мечтали, но не имели возможности издать. Мне, к примеру, тогда удалось напечатать Хласко. И он прозвучал. Это был примерно 93-й год. С одной стороны, польской литературы стало еще больше. С другой — ее «забила» литература западная. Англоязычная, в первую очередь. Например, для издательства «Эксмо», которое тогда только-только организовалось, я перевела парочку любовных романов с английского языка, получив обещание, что, заработав на такого рода литературе, они возьмутся за «серьезную» польскую. А пока надо было на что-то жить. Сейчас, кажется, дело обстоит еще хуже.

НВ: Влияет ли политическая ситуация?

КС: Не берусь что-либо утверждать, потому что мое отношение к политике всего лишь обывательское. Но неприятные звоночки раздаются, это точно. Взять, к примеру, нашу цензуру, то есть Роскомнадзор. Их задача — убирать нецензурные выражения, названия террористических организаций. Но иной раз они препятствуют изданию польских произведений, не называя это прямыми запретами. Об одном таком случае всем известно. К выпуску была готова книга статей Яна Новака-Езёраньского, тираж совсем крохотный — не больше 500 экземпляров. Она должна была выйти в маленьком петербургском издательстве, которое только-только начинало свою деятельность. В какой-то момент туда явилась комиссия с намерением «проверить книгу», но вместо того, чтобы взять один экземпляр или электронную версию, они забрали все 500. Вот и все — дело застопорилось. Это не был прямой запрет. Но то, что книжка не вышла — факт.

Прямых запретов на какое-то польское имя нет. Зато есть запреты косвенные — финансовые. За переводы платят ничтожно мало. Интерес читателей к польской литературе уменьшается, соответственно уменьшается прибыль, а с ней интерес издателей.

НВ: Как вы думаете, как бы отреагировала Вислава Шимборская, если бы узнала?

КС: Она была очень остроумным человеком. Может, была бы даже довольна. Сказала бы: «Ха-ха-ха! Меня обвиняют в том, что я — апологет Гитлера».

НВ: Что сегодня переводят с польского языка чаще всего?

КС: Без конца у нас переводят только Вишневского. Лет 8-10 назад мне позвонили с канала «Культура», была там литературная передача, которую вел Николай Александров. Меня попросили сняться в сюжете о польской литературе. Сказали буквально — «у вас будет 4 минуты». Я тогда ответила: «Ну, за 4 минуты много не расскажешь» — «Да что вы! Чего там рассказывать? Мицкевич, Сенкевич, Вишневский». Анекдот! За эти 4 минуты я все-таки успела им вежливо сказать, что думаю по этому поводу. Но в передаче о Вишневском нет ни слова, зато вошла видеонарезка: я запечатлена у себя дома на стремянке, достающей с полки альбом Шульца. Встык со мной кадры из книжного магазина, в который приехал Вишневский раздавать автографы. Кого еще печатают? Любят у нас фантаста Сапковского.

НВ: Каковы сегодня средние тиражи?

КС: 1000-1500 экземпляров. Только что тиражом 2000 в Издательстве Ивана Лимбаха вышел мой перевод книги о Провансе Адама Водницкого. «Лимбах» издает достойнейшие книги, на которых заведомо не разживешься. Это очень ценно и заслуживает всяческого уважения. Они опубликовали дневники Гомбровича, сейчас готовят большую книгу о Гедройце.

НВ: Какие перспективы вы видите?

КС: Пока грустные.

НВ: Какая ситуация складывается с молодыми переводчиками?

КС: В СССР было много хороших переводчиков, у нас была отличная школа. Остается ли она таковой сегодня, трудно сказать. Думаю, нет. В советское время можно было жить на переводы, не занимаясь ничем другим. Я зарабатывала примерно так, как кандидат наук в научно-исследовательском институте. Может быть, старший научный сотрудник. Этого хватало на вполне достойную жизнь. Я знала, что если переведу столько-то, получу столько-то денег, и мы с сыном проживем вполне безбедно.

Сегодня сложилась очень печальная практика — когда издательство хочет заработать, оно дает переводчикам очень мало времени. За такие короткие сроки ничего хорошего сделать просто невозможно! Мне никто такого не предлагал, слава богу, но я знаю, например, что один из томов «Гарри Поттера» нужно было перевести за 2 месяца. Можете себе представить? — необычайно сложная и толстая книга. В итоге над ней работали три лучших английских переводчика — Голышев, Ильин и Мотылев. Им пришлось разделить текст на три части. Повторюсь, это очень хорошие переводчики и, тем не менее, масса ляпов. Даже для них времени было слишком мало.

Молодые переводчики соглашаются на любые сроки, им нужно зарабатывать. У меня была когда-то своя личная норма — я переводила, в среднем, два листа в месяц. Отвечала за каждую строчку и не торопилась. А сейчас молодые зачастую делают переводы левой ногой, либо, может быть, даже при помощи электронного переводчика. Я камня не брошу, не знаю точно. Но когда я была членом жюри конкурса Шимборской, то столкнулась с тем, что было несколько почти одинаковых переводов. Один и тот же набор слов. Страшное дело!

НВ: Переводчиков, наверное, нельзя в этом винить.

КС: В этом и есть главная печаль. Поэтому так много плохих переводов. Но я, может быть, глазом редактора смотрю. Совсем не могу читать переводные книги. Бросается в глаза небрежность, торопливость, непродуманность. Все мои семинаристы и семинаристки, за очень малым исключением, не работают переводчиками. Для них польский язык — хобби, любовь. Всем надо кормить семью. Ну откуда в такой ситуации взяться хорошим переводам?

НВ: Для вас польский язык — это тоже любовь?

КС: Это уже моя жизнь, я бы так сказала.

НВ: Что именно вам близко в польской культуре?

КС: Когда-то меня спросил замечательный писатель, ныне покойный, Корнель Филипович: «Что тебе так эти поляки нравятся?» — «Мне нравится, что они могут жить спокойно, но, когда надо, произойдет вспышка, людей объединит общий порыв, возникает единство. Они все встают плечом к плечу». На что Филипович мне ответил: «Да, конечно, но они же способны очень быстро гаснуть». Это мой пыл несколько охладило (смеется), однако романтические представления никуда не делись. В конце 60-х я ездила в Польшу не чаще, чем раз в три года по частному приглашению, зато жила там по целому месяцу. Многое успевала увидеть. Это была совсем другая жизнь. Более свободная, западная. Другой быт. Другие отношения. Конечно, я не бывала в польской глубинке, не видела так называемого дна. Моим миром была литература, которую я очень любила. Я практически всю жизнь переводила то, что мне нравилось. Это меня очень привязало к Польше.

НВ: У переводчиков есть такое понятие «свой автор». Что объединяет ваших авторов?

КС: Умение хорошо писать. Не буду говорить о единственном классике, которого я переводила — это Сенкевич. Среди моих авторов — Новак, Мысливский, Конвицкий. Мастера высочайшего уровня. Если речь о более молодых, то тут я полюбила и (говорю это не без гордости) открыла нашему читателю лучших: Пильха, Токарчук, Хюлле, Хвина. Ну и навсегда оставшийся молодым Хласко.

НВ: Что сегодня происходит в современной польской литературе? Какую яркую тенденцию вы замечаете?

КС: Тенденция ясна не только мне. Польская литература сегодня — литература факта. У них множество блестящих репортеров, это особая порода мастеров. Вы знаете, кто такие «три К»? Кралль, Капущинский и Конколевский. Создатели польской литературы факта. У них много учеников и последователей. А возьмем, например, Малгожату Шейнерт, которая 15 или 20 лет работала в газете «Wyborcza» в отделе репортажей. Там она учила молодых репортеров, а потом сама написала четыре замечательные книжки, и это тоже — литература факта. Все, что она пишет — правда, а увлекательнее любых романов, читается на одном дыхании. И никаких особых изысков и приемов. А Ханна Кралль, с которой я сейчас постоянно общаюсь — в прямом и переносном смысле? Мне кажется, она скоро без слов будет работать (смеется). Все сокращает и сокращает количество слов, считает, что они только мешают.

НВ: Можете назвать имена тех, кто может стать классиками в будущем?

КС: Трудно сказать. Ну, например, Яцек Денель. Он еще молодой, ему лет 35. У него есть несколько книжек разного толка. Станет ли он классиком? Не знаю. Но то, что он блестящий стилист, это точно. И основания для того, чтобы стать классиком, у него имеются.

НВ: Какое, на ваш взгляд, самое большое заблуждение относительно профессии переводчика?

КС: Почти никто не относится к переводу как к сотворчеству. Только как к подсобной деятельности. А мы не такие.

НВ: Что должен знать человек, который выбирает эту профессию?

КС: Нужен слух. Не столько умение владения словом на родном языке, сколько слух. Он необходим для понимания смысла. Это как первый слой, который ты сдираешь с автора, которого переводишь. Он как бы оголяется перед тобой.

НВ: Вы не устаете от книг?

КС: Я устаю только физически. Понимаю, что хуже работаю, когда с какого-то момента перестаю находить нужные слова. Во всех остальных смыслах перевод для меня — терапия, лекарство. Если у меня плохое настроение, если трудно выйти из дома, потому что я простужена или у меня болит нога, я об этом забываю, как только сажусь за перевод. Мне радостно, мне интересно.

НВ: А что вам помогает преодолевать чувство, о котором сегодня говорят многие люди, имеющие отношение к культуре? Чувство собственной ненужности.

КС: Понимаю, о чем вы. Конечно, то, чем я занимаюсь, нужно все меньше. Но меня радует даже, когда звонит один человек и говорит «я прочитал твою книгу». Это значит, я не зря старалась. А семинары для переводчиков? Не могу сказать, что я создала какую-то школу, но люди, которые ко мне пришли, полюбили этот вид работы. Уже одно это хорошо. Может быть, я не права, и такие, как я, «впаривающие» издательствам переводы польской литературы, всех только обременяют. На самом деле все хотят читать только Вишневского и детективы… Не знаю.

НВ: Хочется закончить наш разговор на оптимистичной ноте. Если просто помечтать — какими бы вы хотели видеть отношения двух культур? Польской и русской?

КС: Всегда хорошо, когда люди понимают друг друга. Но если эти люди живут в разных условиях (а сейчас условия все больше и больше разнятся), то очень хочется, чтобы они хоть как-то понимали друг друга. Чтобы не видели друг в друге врагов. Чтобы евреи не говорили, что в Польше все — антисемиты, а поляки не говорили, что русские всегда их угнетали. Хочется, чтобы разрушались стереотипы, чтобы люди смотрели друг на друга по-человечески, а не через призму политики.

Беседовала Наталья Витвицкая — журналист, театральный критик, пресс-атташе СТИ Сергея Женовача.

Ксения Яковлевна Старосельская — переводчик польской художественной литературы, член редколлегии журнала «Иностранная литература», многолетний редактор «польской серии» издательства НЛО, обладательница множества наград, в числе которых Кавалерский и Офицерский крест Ордена Заслуги перед Республикой Польша, Премия Польского ПЕН-клуба, премия Института Книги в Кракове «Трансатлантик». В ее переводах опубликованы произведения Конвицкого, Ружевича, Хласко, Мысливского, Мрожека, Сенкевича, Виткевича, Милоша, Пильха, Кралль и многих других.

Фото Мацей Зенкевич / AG
Источник