ВАЛЬДЕМАР РАЖНЯК: «В РУССКОМ ТЕАТРЕ МНЕ ИНТЕРЕСНО ТО, ЧТО ОТЛИЧАЕТ ЕГО ОТ ЛЮБОГО ДРУГОГО»

Вальдемар Ражняк – проректор Театральной Академии имени А. Зельверовича в Варшаве, польский театральный режиссер с русскими корнями. Он родился в России, прожил там два года, однако связь с русской культурой просматривается в его творчестве и работе. О различиях и сходстве русской и польской театральных школ, о том, почему Булгаков так популярен в Польше, и о многом другом с Вальдемаром Ражняком беседовала пресс-секретарь Фонда «Российско-польский центр диалога и согласия» Анна Чернова.

Вальдемар, я знаю, что Вы даже в какой-то период жизни поучились в России – В ГИТИС в Москве, это правда?
Да, у меня русская мама, я родился в Москве, большинство моих родных живет в России, и я рос на русских мультфильмах, поэтому русская культура мне очень близка. Мое приключение с ГИТИС произошло, уже когда я уже учился на режиссерском факультете в Варшаве. Тогда я узнал, что польский режиссер Ежи Гротовский в свое время ездил учиться в Москву. Я обнаружил очень интересный снимок, на котором Гротовский находится якобы в гримерной Станиславского, и там стоит гримерный столик, который должен был принадлежать самому Станиславскому. На снимке Гротовский касается этого столика и смотрит в зеркало. Мне тоже очень захотелось увидеть этот столик своими глазами. Я присоединился к студентам режиссерско-актерского факультета ГИТИС всего на месяц. Это был курс Евгения Каменьковича. И у меня, конечно, было время найти этот столик – он находился в то время в подвале музея имени Станиславского. Мне не разрешили его потрогать, но открыть двери в подвал, где он был, и посмотреть на него издалека удалось. Можно сказать, что одна моя мечта тогда сбылась.

Вы учились в Москве всего месяц, но наверняка уловили разницу между русской и польской театральными школами, в чем она состоит?
Это хороший вопрос, ведь в Польше существует целый миф о русской театральной школе и одновременно огромное уважение к русским театру и культуре. Например, сейчас я веду в театральной академии предмет «Сцены на иностранных языках», и из группы пятнадцати студентов, которые изучают этот предмет, десять с самого начала сказали, что хотят работать с русским языком, причем половина из них изначально не имела с русской культурой ничего общего. Это доказательство того, насколько влияние русской культуры, авторов, театра сильно в польской культуре. В системах театрального обучения в польских и российских вузах чувствуется общее влияние – некоторые идеи русской театральной школы задействованы в нашей системе, но разница есть. Думаю, что в России все в большей степени поставлено на коллективную работу.

Что имеется в виду?
И в Москве, и в Петербурге меня удивили сплоченные маленькие художественные труппы, в которых работают студенты во время учебы. Обычно им принадлежит один зал – большинство занятий они проводят с одним мастером, и это способствует сильным личным отношениям между людьми. У нас другая система, у которой тоже есть свои плюсы. Есть мастер, но он больше занимается тем, чтобы подобрать состав педагогов для данной группы студентов, и часто он вообще не ведет занятий со своим курсом. Также группа переходит из одного зала в другой, она разделена на более мелкие независимые команды, и именно из-за этого разнообразия такого сплоченного коллектива, как в России, не возникает.

В дальнейшей работе Вам пригодился опыт в ГИТИС?
Думаю, что очень сильно, и я понял это, когда вернулся из Москвы. Я сделал современную постановку по роману Станислава Лема «Солярис» в Познани. Была интересная история – журналисты расспрашивали моих артистов, почему они согласились работать со мной, и один из артистов сказал: «Мне интересно работать с Вальдемаром, потому что у него есть сильное русское понимание мира». Это было для меня открытием.

Считаете, что это не так?
Не знаю, не мне об этом судить, но когда я поступал на режиссерский факультет в Варшаве, каждому абитуриенту надо было принести пьесу и описать ее выбор. Я выбрал «Вишневый сад» Чехова, и не потому что я так придумал, а просто потому что когда я был ребенком, сюжет «Вишневого сада» мне рассказывала бабушка – рассказывала как сказку с перспективы купца Лопахина. То есть это была интерпретация, рассказывающая всю эту историю с точки зрения Лопахина как центрального персонажа, а не, например, Раневской. Это было интересно для педагогов, потому что они не думали, что можно разобрать эту пьесу в таком ключе.

Знаю, что Ваш первый опыт в качестве театрального режиссера также был связан с русской классикой?
Да, моим театральным дебютом стала пьеса Максима Горького «Васса Железнова». Это случилось так: у нас в театральной академии в Варшаве преподавала одна из самых знаменитых польских актрис – Кристина Янда. Я услышал, что она готовила постановку по «Русскому варенью» Людмилы Улицкой для телевидения. А я как раз собирал материал для киноэтюда, который нужно было поставить во время учебы, и подумал, что это счастливое совпадение. Встретил Кристину Янду в коридоре и сказал, что хорошо знаю эту пьесу и готов участвовать в проекте как ассистент режиссера.
Через неделю мы начали работу, которая в итоге завершилась успешно. Тогда Кристина сказала, что всегда мечтала сыграть Вассу Железнову и ей бы хотелось, чтобы поставил эту пьесу Анджей Вайда, а текст написал бы Иван Вырыпаев (прим. – российский театральный режиссер, живет и работает в Польше), а мне предложила поработать ассистентом режиссера. Мы поехали на встречу к Вайде, но оказалось, что он не состоянии заниматься спектаклем по состоянию здоровья, а у Ивана в это время были запланированы другие проекты. Мы остались с этой идеей одни и были сильно разочарованы. Сидели в машине и переживали, и тогда я сказал, что чувствую, что Кристина хорошо знает, как сыграть в пьесе, а мне нужен режиссерский дебют. На следующий день из газет я узнал, что ставлю «Вассу Железнову», и это был счастливый момент моей жизни. Тогда я работал ассистентом у Ивана Вырыпаева, но мне пришлось закончить сотрудничество с ним, как только я узнал, что буду ставить пьесу Горького.

По каким еще произведениям русской классики Вы ставили спектакли? Слышала о Вашем спектакле по «Мастеру и Маргарите» Михаила Булгакова. И, кстати, почему именно Булгаков так популярен в Польше?
Да, вторым таким большим приключением стал спектакль по роману «Мастер и Маргарита» – этот роман сверхпопулярен в Польше. Булгаков вообще очень популярен здесь, потому что во время социалистического периода на Польшу сильно влияла русская культура. В этой системе Польша была страной, которая сильно сопротивлялась политическому режиму, и я думаю, что абсолютно интуитивно польские интеллектуалы искали в русской культуре, литературе эти изюминки, разные способы мышления, которыми можно было бы выразить свое несогласие – вот почему очень сильно популярны здесь Бродский, Высоцкий, Цветаева, Окуджава, Булгаков. Для поколения моих родителей это важнейшие мэтры русской культуры. А в «Мастере и Маргарите» полякам к тому же нравится гротеск, чувство юмора и – общее с польской культурой – уважение к религии.

Да, «Мастера и Маргариту» в Польше ставят часто и в разных вариантах.
Для меня этот спектакль был результатом визита в Москву и учебы в ГИТИС – там в библиотеке я мог в оригинале читать Булгакова и Достоевского и научные статьи по их произведениям. У меня был шок, когда я узнал, что в России есть, например, институт Достоевского или институт Булгакова, в которых академики занимаются исследованиями того, что во всем мире издается на тему этих писателей. В московском издательстве я узнал, что есть стенограммы бесед Сталина со своими подчиненными о судьбе Булгакова – он лично принимал решение о том, уехать писателю из страны или нет. Я перевел их фрагменты на польский язык вместе с записками жены Булгакова, которые она писала спустя 20 лет после его смерти. Все эти материалы я использовал в сценарии, связав сюжет с судьбой самого писателя, и поставил спектакль в театральной академии со студентами в 2013 году. На спектакль невозможно было достать билеты – это был хит.
До сих пор у меня, к сожалению, не было возможности по-настоящему поставить спектакль по русской классике в театре, но каждые два года я готовлю такие постановки cо своими студентами.

Как польским актерам удается играть такие роли, созданные русскими писателями? Есть ли какая-то специфика и нужно ли ее им объяснять?
Думаю, что в сегодняшнее время то, что молодым людям, студентам надо объяснять, – это чувство подавленности. То, что очень сильно вписано в польскую культуру, – это дух сопротивления – есть сильное понимание того, что люди могут повлиять на то, как можно устроить свою жизнь. А над персонажами Достоевского или Булгакова, Чехова всегда висит какая-то окончательная санкция, какая-то сила. Поэтому у польских молодых людей возникают вопросы: «Если здесь так плохо, почему герой не борется с этим, почему не изменит свою жизнь?»

Вы часто бываете в России. Насколько легко находить общий язык культурным деятелям из России и Польши?
Каждый раз в России я получаю очень сильные позитивные эмоции от людей культуры, которые с огромным интересом относятся к тому, что мы делаем. Правда, потом возникают вопросы, как эти контакты применить на практике. Я смотрю на Россию как на очень сильный, но вместе с тем порой кажущийся замкнутым культурный мир. Мне проще общаться с русскими людьми, чем многим моим друзьям, к тому же, я часто приезжаю в Россию. Не так давно мне удалось пригласить двух российских педагогов на мастер-классы в Польшу – Андрея Могучего и Вениамина Фильштинского. Сейчас мы пытаемся наладить студенческий обмен с ГИТИС – видимо, это будут первые в истории такие обмены, по крайней мере, я не нашел информации о каких-либо студенческих обменах между театральными вузами – ездили лишь педагоги. В феврале мы ждем студентов из ГИТИС, а в сентябре намерены отправить наших студентов в Москву (прим. – российско-польские студенческие обмены состоятся при поддержке Фонда «Российско-польский центр диалога и согласия»).

Что Вы хотели бы посмотреть в театрах Москвы, когда приедете в следующий раз?

Мне интересно было бы увидеть спектакль Владимира Панкова «Мама», я много слышал о работе этого режиссера. Также мне были бы интересны спектакли Миндаугаса Карбаускиса.

Вас больше интересуют современные постановки?
Я интересуюсь разными вещами, но в русском театре меня интересует то, что отличает его от любого другого. В последние годы такое найти не очень просто, потому что влияние западного театра на то, что происходит в России, довольно сильное. Меня из последнего очень поразил спектакль Андрея Могучего «Гроза» по Островскому в Петербурге – это очень своеобразный театр. Кстати, я думаю, что и Вырыпаев так популярен в Польше, потому что он настолько оригинален в своем мышлении, что его нельзя копировать. Интересно, что некая герметичность и привязанность к конкретным ценностям русской культуры плодит столько оригинальных творцов, которых не увидишь больше нигде в мире.

На польский театр тоже наверняка влияют западные тенденции?
Да, особенно в последние 20 лет на польский театр сильно повлиял немецкий театр. Тем не менее, у нас тоже очень сильные театральные традиции, в том числе традиции авангардного двадцатого века – Тадеуша Кантора и Ежи Гротовского. В последние 20 лет влияние извне пришло в некое равновесие с польскими традициями, подтверждение моих слов я часто нахожу в оценках западных критиков, которые приезжают в Польшу в поисках спектаклей для международных фестивалей. Они также ищут то, что отличается от всего другого, и очень часто находят это. В польском театре ценно разнообразие – много разных режиссеров, подходов, драматургов, текстов, эстетик.

Сегодня российский и польский театр существуют параллельно или в одной плоскости?
Системы театрального обучения в России и в Польше были построены на общих фундаментах, большинство артистов здесь строит свой сознательный актерский опыт на Станиславском – так же, как в России, кроме того, пересекаются тексты и авторы, но сама эстетика и подход к тому, как ставить спектакль, – разные. Вот почему я думаю, что если, например, сейчас в Польшу привезти абсолютно типичный консервативный русский театр, то это, может быть, стало бы шоком для польского зрителя, он был бы поражен, что такой театр до сих пор существует.

У Вас был опыт в киноиндустрии, расскажете об этом?
Не веду активных творческих поисков в кинематографе, но он сам иногда меня «находит». Например, фильм «Малая Москва» Вальдемара Кшистека – про польский город Легница, который так называли в свое время. На площадке я работал как ассистент режиссера, а также сыграл небольшую роль русского проводника в поезде. Не менее важным приключением для меня оказались съемки телесериала про Анну Герман для российского телевидения. Было очень здорово снимать верблюдов в Крыму, который в сериале был Казахстаном, где прошла молодость Анны Герман. Этой съемочной группой мы сделали первые четыре серии, а потом отдали сериал россиянам.

Какие были впечатления от киносъёмок? Оба эти эпизода так или иначе связаны с Россией.
Оба эти эпизода доказали, насколько сильны взаимоотношения наших культур. Когда Кшистек снимал фильм со Светланой Ходченковой в Польше, у него была мечта показать его в России, но он никогда не думал, что фильм может приобрести такую популярность и вызвать там такой массовый интерес. «Малую Москву» показали по Первому каналу, и фильм, снятый для польского зрителя, смотрела вся моя семья в России. То же произошло с нашумевшим сериалом «Анна Герман», снятым по заказу российского продюсера. Вначале мы пытались заинтересовать идеей сериала польских продюсеров, но услышали, что фильм о польской певице с советским прошлым не будет интересен польскому зрителю. А потом польскому телевидению пришлось вкладывать немалые деньги, чтобы показать сериал в Польше – настолько высокий на него оказался спрос. Несмотря на разные течения истории, мы живем совсем близко друг от друга и взаимный интерес существует.

Фото предоставлено Вальдемаром Ражняком